— Пока нравится, — с улыбкой, за которой пряталось нетерпение, ответил Шелленберг.
— Там встретитесь с главой Службы Военной Информации генералом Роатта.
— Марио Роатта? — переспросил Шелленберг.
— Не знаю его имени, — пожал плечами Шаунбург. — Но первый разговор у вас состоится с генералом, а затем вы будете иметь дело с теми офицерами его штаба, кого он вам укажет. Кроме того, вам придется работать и с людьми из "Отдела Е" службы специальной информации морского флота.
— Цель? — Шелленберг тоже выбросил окурок.
— Не стойте ко мне слишком близко, — усмехнулся вдруг Баст. — У меня плохая репутация, могут, бог весть, что подумать.
— Я занимался вашей репутацией, — без тени улыбки ответил Шелленберг. — Искренне рад сообщить вам, что ничего, кроме глупостей, в вашем прошлом не обнаружено.
— Спасибо, Вальтер.
"Так вот откуда ветер дует. А я-то гадал, почему я?"
— Итак?
— Ваша цель — сионисты.
— Кто? — явно опешил Шелленберг.
— Сионисты! Сионисты — это… — Баст сделал вид, что удивился.
— Да, знаю я, кто это, — отмахнулся Шелленберг. — Я только… Впрочем, шефу виднее. Что я должен с ними сделать?
— Помочь правым сионистам в Палестине. Но, разумеется, руками итальянцев. Нам — по многим причинам — впрямую светиться там не следует. Мы работаем с арабами, а с евреями пусть работают итальянцы. Тем более, там рядом… Через море — рукой подать.
— Но в Палестине англичане, — возразил Шелленберг.
— А в Ливии итальянцы. И наш интерес всунуть ногу в эту дверь раньше, чем она захлопнется и так глубоко, как получится.
— Понимаю, — кивнул Шелленберг. — Понадобятся деньги…
— Подробности вы узнаете завтра, — на этот раз сигареты достал Шаунбург.
Ему было очень непросто вести этот разговор, ведь идею начать разыгрывать еврейскую карту подбросил Гейдриху он сам, имея в виду темные слухи об имевших уже место попытках установить контакты с сионистами в 1933 или 1934 году. Но тогда ничего из этого не вышло, и не случайно. Ну, о чем, кроме всякой ерунды, могут говорить официальный расист и левый социал-демократ еврей?! Сейчас же Баст начинал крайне рискованную игру на тактических интересах сторон, безусловно не зная, — "И кто, скажите на милость, может такое знать?" — к чему приведет этот его во всех отношениях безумный план.
— Подробности вы узнаете завтра, — сказал Баст, протягивая Шелленбергу портсигар. — Но, разумеется, нашим контрагентам по ту сторону моря нужны будут деньги и оружие.
— Деньги и оружие, — кивнул Шелленберг, беря сигарету. Судя по всему, он уже обдумывал детали будущей операции, которая, учитывая характер самого Шелленберга, могла привести к весьма нетривиальным результатам.
— И еще кое-что… — Баст тоже взял сигарету, прикурил от предложенной Шелленбергом зажигалки и продолжил:
— Во Флоренции учится сейчас некто Авраам Штерн. Не знаю, что он изучает, но думаю, его нетрудно будет найти, так как в тамошнем университете вряд ли много докторантов вообще и из Палестины в частности. Нам этот еврей интересен не сам по себе, а тем, что он близко знаком с Авраамом Техоми. Этот Техоми — именно тот, кто нам нужен. Один из лидеров их военной организации и политически тяготеет к правым сионистам, так называемым ревизионистам. Попробуйте создать нам канал приватной связи, и… Впрочем это теперь ваша работа.
— Продолжайте, — улыбнулся Шелленберг, явно уже предвкушавший самостоятельную операцию за границами Рейха. — Я, честное слово, не обижусь.
— Я бы подкармливал этого Техоми оружием и деньгами отдельно ото всех остальных. Но… Не обижайтесь, дружище, это всего лишь мысли вслух. Игра ума. Не больше. Но мне кажется, что с этими людьми следует проявлять предельную осторожность. Их нельзя вербовать и принуждать. В этом смысле они очень похожи на нас. Их ведет идея, понимаете? Идеалисты и националисты… Вам это ничего не напоминает?
В начале одиннадцатого позвонила Вильда. Оставалось гадать, откуда ей стало известно, что муж вернулся в Берлин и живет на своей старой — холостяцкой еще — квартире на Доллендорф штрассе. Не знала. Не должна была знать. Но узнала. Бах навеял, или птичка на хвостике принесла, или Гейдрих — "Вот гад!" — решил развлечься за чужой счет.
— Баст… — даже притом, что качество телефонной связи оставляло желать лучшего, голос Вильды взволновал не на шутку.
"Однако…"
Оказывается, если смотреть в прошлое глазами немецко-фашистского шпиона, многое оставалось за кадром. Доминировали, так сказать, особенности "чужого" восприятия. Но сейчас, стоило Олегу услышать голос жены — "Не моей жены!" — как перед глазами возник "объективный" образ Вильды. Он ее "вспомнил" — вот в чем штука. И не просто вспомнил. — Олег ведь и раньше, в общем-то, знал о ее существовании, — а во всем великолепии весьма убедительной красоты и молодости. Но рассматривал он ее сейчас словно сквозь линзы и светофильтры некоего сложного оптического прибора — прямиком из лаборатории очередного "сумасшедшего профессора", немца и фашиста, разумеется — смотрел, угадывая и открывая заново незаурядный женский образ, и дивился тому, что ничего такого о ней еще мгновение назад не знал или не помнил. А сейчас вот "нашел время и место", чтобы вспомнить, и получилось это у него ничуть не хуже, чем, скажем, порнушку по DVD посмотреть. Такое вдруг привиделось, что даже в жар бросило.
"Обормот… — вынужден был признать новый Баст, смахнув со лба выступивший от "озарения" пот. — С такой женщиной и так пренебрежительно!"